остров Безымянных богов

[mirrior]

Это фанфик убрали с того сайта, где я его когда-то нашла, по этому выкладываю тут))
Название: Остров Безымянных Богов
Фендом: Yami No Matsuei
Автор: Creatress
Email: [e-mail]
Пейринг: Мураки/Цудзуки
Рейтинг: R
Содержание: Цудзуки попадает на загадочный Остров, жители которого приносят человеческие жертвы Богам, не имеющим имен.
Жанр: action, angst
Отказ от прав: Герои, чьи имена покажутся вам знакомыми принадлежат не мне, а тем, чьи они по праву.
(У фанфика есть вторая часть, если кому интересно - выложу)

Что-то билось и яростно гудело. Вертолет сильно раскачивало в воздухе. Обе боковые дверцы были сорваны, и ветер беспрепятственно выдувал кабину наизнанку. Шквальные порывы были настолько мощными, что время от времени Хисока мог бы поклясться, что вертолет вот-вот перевернется и полетит вверх тормашками.
Исчезнуть... Это было бы самым мудрым. И будь они в обычных обстоятельствах... где-нибудь в Токио... или в Киото... или, на худой конец, даже в Канагаве, они именно так бы и сделали. Но они были не в Токио, не в Киото и даже не в Канагаве. И они не могли исчезнуть.
Вертолет кидало безжалостно.
- Держитесь!- проорал Мики, стараясь перекричать ветер. Он обернулся к ним, и вертолет, оставшись, по сути, без управления, резко пошел на снижение, а потом так же резко подпрыгнул вверх, как разыгравшийся котенок за игрушкой, - Круто. Я и не знал, что на вертолете можно делать такие фигуры высшего пилотажа! - длинные уши торчали по бокам громадных наушников. У Хисоки потемнело в глазах, он с трудом сдерживал подступающую прямо под горло тошноту. Во рту похолодело, как всегда непосредственно перед рвотой. Он никогда не жаловался на вестибулярный аппарат, но сейчас его укачало вдребезги. Цудзуки, судя по его побледневшему лицу, тоже был не против, чтобы Мики обошелся без высшего пилотажа. Один только Такаши, из-за которого собственно они и оказались там, где синигами делать совершенно нечего - около Острова Безымянных, спокойно сидел между ними в глубоком обмороке, - Я бы на вашем месте пристегнулся! - снова повернулся к ним длинноухий пилот, и вертолет вновь выполнил пантомиму "котенок и веревочка". В этот момент Хисока был готов убить чертового эльфа, - И пристегнул бы нашего сонного друга! Вы же не хотите, чтобы после всей этой возни он вывалился из кабины!
- Мы не можем пристегнуться! - закричал в ответ Цудзуки, - здесь нет ремней безопасности!
- Проблема! - безмятежно заорал Мики, - Надеюсь, бережливость Тацуми не отольется нам слишком сурово! О-паньки! Ну, теперь держитесь!
"За что держаться?"- хотел спросить Хисока, но не успел. Вертолет, видимо, решил продолжить упражнения театрального мастерства. Теперь действие определялось как "полоумный щенок играет". Он прыгал, нырял, вертелся вокруг собственной оси. Мастера мирового уровня не могли бы выполнить всех трюков, которые (больше по воле ветра и собственному желанию, чем по сознательному намерению пилота) вытворял их крошечный вертолетик с сорванными дверцам.
- Мики! - отчаянно закричал Цудзуки эльфу, сражающемуся со штурвалом, - мы не туда летим! Нас несет прямо к Острову Безымянных! Еще немного и мы попадем в Охранную Полосу!
Эльф повернулся и на месте обычной безмятежности Хисока увидел усталость.
- Я знаю, Цудзуки. Но мне ничего не сделать. Ветер слишком силен! Держитесь!
"За что держаться?"- хотел спросить Хисока, но опять не успел. На смену дикому шуму внезапно пришла тишина. То есть ветер-то выл по-прежнему, и также ревело море, но что-то исчезло. Всего секунда понадобилась Хисоке, чтобы понять, что это было, и он похолодел. Моторы молчали. Винты замерли. Погасли все панели управления перед Мики.
Вертолет с ужасающей скоростью летел к темной поверхности моря. Не нырял туда-сюда, как раньше, а просто камнем падал вниз.
Очередной шквал ветра опрокинул кабину почти набок. Тело Такаши сдвинулось и тяжело навалилось на Хисоку. Тот, не успев даже понять, как такое происходит, соскользнул с кожаного кресла в темноту падения.
- Цудзукииии!
Напарник едва успел схватить его за запястье через бесчувственное тело Такаши. Но втащить два тела назад у Цудзуки сил не хватало.
- Мики!
- Я пытаюсь что-нибудь сделать - спокойно сказал тот, через плечо посмотрев на возню на заднем сидении, - но особо не рассчитывайте. Довольно трудно управлять вертолетом, в котором не работает ни один двигатель.
Они все падали. Сколько это длилось? Десять секунд? Двадцать? Хисоке казалось, что проходят часы. Ноги болтались в пустоте. Сверху давило тяжестью тело Такаши. И только рука Цудзуки до синяков, стискивавшая тонкое запястье, удерживала от падения в воду. Он чувствовал страшную беспомощность, и его охватила паника.
- Цудзуки... не отпускай меня... пожалуйста...
Его напарник выдавил улыбку.
- Не бойся... Я тебя не отпущу...
Второй рукой он держался за спинку кресла. Хисока знал, что Цудзуки его не выпустит, но сколько он сам сможет продержаться? Под тяжестью двух тел синигами постепенно сползал вниз. И значит должен прийти момент, когда пальцы, держащиеся за кресло, неминуемо разожмутся...
Лобовой удар ветра, налетевшего от Острова, отбросил их назад. И вдруг заработали двигатели.
Мики судорожно выкручивал штурвал, стараясь выровнять вертолет.
- Держитесь!
Машина резко накренилась теперь уже на левый борт. Хисока и Такаши пулей влетели назад в кабину. Цудзуки, не удержавшись, от сдвоенного толчка упал в проем сорванной дверцы. Он не успел ни за что ухватиться - только ногти скользнули по кожаной обивке.
- Мики! - истошно закричал Хисока, но эльф и сам уже все понял. Вертолет, жалобно протестуя, резко снижался. Мальчик с замиранием сердца смотрел, как в темноту летит фигурка Цудзуки.
Вниз. Вниз. Вниз. Будет конец этого ужаса?
Цудзуки достиг воды.
Внезапно в том месте, где синигами коснулся воды, вспыхнуло зеленое пламя, обрисовав огромный знак. Злой знак. Хисока никогда раньше его не видел, но чувствовал идущую от этого зеленого символа чужую силу. И в центре этого знака оказался Цудзуки. Будто распятый на тонких светящихся линиях и почему-то не уходящий под воду.
С легкой вспышкой символ исчез. Вместе с синигами.
Мики и Хисока отчаянно смотрели на бескрайнее море под ними, но ничего не видели. Шторм улегся мгновенно. Поверхность воды была абсолютно ровной. И абсолютно пустой. Безо всяких признаков (физических, магических или эмпатических) незадачливого синигами...
* * *
- Хисока... Хисока... Хисока!
Он проснулся, резко вырванный из кошмара сна. Все тело мокрое от ледяного пота, в желудке застыл ком страха, а горло было чем-то забито. Вечером он все-таки не выдержал и расплакался, с головой укрывшись одеялом, и теперь дыхание его было хриплым, а рот и нос, казалось, наполненными сырой ватой.
Хисока вздохнул и отнял руки от лица. На его кровати сидела Авари с обеспокоенным выражением на лице.
- Ты кричал, Хисока. Тебе приснился кошмар... опять?
Он кивнул.
- Мне опять снится, как все... это... произошло... Мне все время это снится... И я все время думаю о Цудзуки... Он погиб, пытаясь меня спасти... из-за меня...
Авари жестом остановила его. В открытое окно лился бесконечный поток равнодушного лунного света. Он высинял мебель в комнате мальчика, и блестящие черные волосы Авари превращались в темно-голубые. Она положила руку Хисоке на голову.
- Не надо так думать. Цудзуки очень любил тебя, и я уверена, что если бы ему предоставили право выбора, он бы поступил именно так. Ты не виноват в том, что произошло. Никто не виноват. Такова судьба и мы ничего не можем здесь сделать. И не могли.
- Я знаю, - со слезами в голосе воскликнул Хисока, - но меня это не утешает! Я все равно виню себя.
- Это естественно. Чувство вины эмоционально, а не рационально. Его нельзя победить, просто сказав себе, что ты не причем. Твой разум может и поверить, но твое сердце все равно будет говорить тебе обратное.
Хисока еле слышно всхлипнул. Была еще одна мысль, которая грызла его не хуже голодного пса. Авари внимательно посмотрела на него.
- Тебя волнует что-то еще. Скажи, Хисока. Здесь сейчас нет твоего личного горя - оно наше. Мы все жалеем Цудзуки: и я, и Ватари, и Мики, и Вакаба, и Гусе-сины, и даже шеф, хотя лучше позволит забрать все сладкое из холодильника, чем признается в этом.
- Есть... еще кое-что... - он замолчал, и Авари ободряюще кивнула ему - ... Я боюсь, что мы... поторопились... оставили его без помощи... Я хочу сказать... тела Цудзуки никто не видел... - он не мог заставить себя высказать эту болезненную мысль до конца, но Авари никогда не была идиоткой и не нуждалась, чтобы ей все разжевывали.
- Ты думаешь, что он может быть жив?
- Да, - неслышно выдохнул Хисока.
Авари смотрела в светлый квадрат окна.
- Я не буду говорить, что это невозможно. Мне хочется надеяться, и я не хочу лишать надежды тебя. Я могу только повторить, не вини себя. Вы все равно не отыскали его тогда, только погибли бы сами. Мы пытались искать его в море в том квадрате, пытались засечь телепатией или эмпатией, но и Граф ничего не смог сделать. Даже его собственные шикигами не чувствуют больше Цудзуки. Остров Безымянных достаточно силен, чтобы убить любого синигами. Верь, Хисока, но, по правде говоря, шансов почти нет. А теперь ложись. Сегодня был тяжелый день, а завтра будет еще хуже.
Хисока покорно начал устраиваться под одеялом.
- Я разбудил тебя криком? - извиняющимся тоном прошептал он, чувствуя усталость, волнами катящуюся от Авари.
- Нет. Я еще не ложилась. Готовлюсь к завтрашнему дню - Граф будет снимать с меня шкуру. Спи, мальчик. Я посижу с тобой, - и пересекла начинающиеся возражения одной фразой, - Если твои кошмары вернутся, должен же кто-то быть в комнате, чтобы сказать им, что ты сейчас не можешь иметь с ними дело, потому что очень занят, так что пусть придут позже. Или еще лучше сгоняют на Остров Неназванных. Я думаю, там есть, кому стоило бы испортить жизнь.
Через несколько минут в комнате слышалось только ровное дыхание спящего мальчика. Авари сидела на краю кровати. Зеленоватая луна отражалась в ее глазах.
* * *
Цудзуки застонал и пришел в себя. Все тело невыносимо болело. Ломило руки, ноги, при каждом вздохе грудь ныла так, что хотелось кричать, а по вискам кто-то с садистской ритмичностью ударял тяжелым молотом. Его сильно тошнило, во рту пересохло, а нёбо как будто рвали раскаленными крючьями на части.
Он с трудом припоминал, что же произошло. При каждой попытке чуть поднапрячь память, перед закрытыми глазами взрывались кроваво-золотые круги, однако, постепенно необходимые воспоминания вернулись на свое законное место.
Он вспомнил Такаши и их поездку, чтобы вытащить его душу. Вспомнил вертолет и страшную грозу, разразившуюся так внезапно. Вспомнил порывы ветра, переворачивавшие вертолет. Вспомнил, как выпал из кабины.
Но даже под страхом смерти, он не мог вспомнить, что случилось потом. Впрочем, сейчас он лежал на твердой поверхности, и вокруг него было абсолютно сухо. Неужели Хисока и Мики все-таки вернулись за ним тогда? Значит он в лазарете, под неусыпным надзором Ватари. Цудзуки чуть улыбнулся и попытался перевернуться набок.
Однако уже через секунду его мысли вновь заработали. Если он в лазарете, тогда почему лежит полностью одетый? Цудзуки, замирая, ощупал себя ладонью. На нем действительно его обычный костюм, да к тому же еще задубевший от морской соли. Почему поверхность, на которой он лежит, такая жесткая и холодная? Конечно, Тацуми мог реорганизовать лазарет в режиме экономии, но больше всего это похоже на...
Не обращая внимания на боль, Цудзуки открыл глаза. После того, как все перестало плыть перед ним, он понял, что его худшие предположения подтвердились. Он лежал на каменном полу. Это решило вопрос. Ни из-за какой экономии Ватари его на пол бы не положил. Значит, он не в Мэй-фу.
Морщась, Цудзуки оглядел помещение. Это была небольшая темная комнатушка, сплошь сделанная из камня: пол, стены, потолок. Дверь, правда, была деревянная, но по виду очень крепкая. Никакой мебели не было, даже скамейки. На одной из стен, почти у потолка виднелось маленькое квадратное окошечко.
Цудзуки попытался сесть, но со стоном рухнул назад на пол. В грудь словно вбили кол и теперь медленно поворачивали.
После какого-то времени и количества попыток ему все же удалось сесть, а потом и встать. Цудзуки шатало, как будто он был сильно пьян. Держась за стенки, он подошел к окошку и выглянул. Увидеть он толком ничего не увидел - было темно, но зато услышал звук прибоя. Ветер пах солью и гниющими водорослями. Он был на Острове Безымянных.
Цудзуки со слабым вскриком осел назад на пол.
* * *
Орана вытерла лоб тыльной стороной ладони. Зима на Острове Неназванных была довольно холодной, а одежда жрицы легкой: и зимой, и летом одно и тоже просто белое платье и черный шерстяной плащ.
К крепости подниматься приходилось в гору, но ледяной ветер с темного моря высушивал пот на лбу, так что ее жест был скорее привычкой, чем носил практический смысл. Старик-раб встретил ее у ворот.
- Жертвы готовы? - небрежно бросила Орана, проходя мимо него.
- Двадцать человек, жрица.
-Куда так много? Шестнадцати вполне хватило бы.
- Десять рыбаков потерялись в море. Их принесли Стражи. Пятерых прислал Король-Бог в знак признательности и уважения. Две девочки из маленьких служанок попытались бежать. Двоих прислали с Архипелага.
- Это девятнадцать. Кто еще один?
- Его призвал Знак.
- Знак?
- Он упал в воду и Символ Неназванных, - при этих словах старик чуть повернулся в сторону Храма, - приняв его внутрь себя, принес его сюда.
Орана кивнула.
- Для праздника выберем шестнадцать лучших.
- А остальных приносить в жертву не будем?
- Почему же? Будем. Безымянным, - Орана повернулась к Храму, - нужно много крови.
Старик, покашливая, вел Орану по каменным коридорам, открывая одну камеру за другой. Орана смотрела каждого узника говорила рабу, кого убьет лично Жрица Храма, а кто останется для жертвоприношений после праздника. Это была ее работа.
Наконец последний.
- Что с ним?
- Наверное, воды наглотался, жрица. Да и замерз - море-то студеное. Лежит без сознания.
Орана носком ботинка перевернула лежащее тело. Молодой юноша, лет двадцати пяти. Красивое лицо, разве что излишне бледное, но это от холода и потери сознания.
- Приведи его в чувство - чуть брезгливо сказала Орана.
Старик, кряхтя, нагнулся и, приподняв лежащее тонкое тело за рубашку, с размаху начал бить юношу черной узловатой рукой по щекам. Голова пленника моталась из стороны в сторону, но в сознание он не приходил. Старик посмотрел на Орану, та равнодушно пожала плечами. Раб резко выкрутил оба запястья юноши в противоположные стороны. От боли тот пришел в себя и открыл глаза. Оране показалось, что они фиолетовые, но она особо не присматривалась. "Он просто еще один. Просто шестнадцатый". Она в двадцатый (слава Неназванным, последний) раз огласила приговор.
Юноша что-то сказал на незнакомом Оране языке. Похоже, он не понимает гахрбрихского наречия. Что ж тем лучше для него. Орана кивнула рабу, чтобы он связывал жертву. Этот мальчик достоин завершать праздник.
* * *
Резкая боль в запястьях вырвала Цудзуки из темного марева обморока. Он с трудом сел на каменном полу и разлепил веки. Голова безжалостно болела, кроме того, он не мог пошевелить руками. Ощущение было такое, будто ниже запястий все онемело.
Над ним склонялся высокий старик с черной от времени и ветра кожей. Рядом стояла женщина в черном плаще.
Старик что-то сказал женщине на каркающем наречии. Та не удостоила его даже взглядом и, повернувшись к Цудзуки, начала какой-то длинный монолог, явно обращенный к растерянному и испуганному синигами. Цудзуки тщетно вслушивался в непонятную речь, пытаясь услышать какие-нибудь знакомые слова, однако перебивать женщину не решился. Когда она, наконец, закончила, Цудзуки тихо, уже понимая, что ничем хорошим для него это все не светит, сказал:
- Прошу прощения, но я не понимаю вашего языка.
На секунду ему показалось, что в голубых глазах женщины мелькнуло облегчение. Жертва не понимала своего палача, и это снимало с последнего часть ответственности. Она отвернулась и что-то сказала старику.
Тот кивнул и, вытащив веревку, начал тянуть руки Цудзуки назад. Синигами понимал, что сопротивляться глупо, но приступ паники, охвативший его, заставил забыть о благоразумии. Он вырвался из веревочных объятий и отпрянул в сторону от старика, сколько позволяло измученное тело. И тут же получил такой удар по лицу, что пролетел полкомнаты и с размаха врезался затылком в каменную стену. Старик подошел, и, неизвестно откуда взявшаяся палка с расширением на конце, вроде молотка, с силой опустилась прямо в солнечное сплетение. Цудзуки, как рыба, хватая воздух раскрытым ртом, чувствовал, как по пересохшим губам неудержимо бежит поток крови. Воздух до легких не доходил, и они горели, как в огне. Цудзуки, задыхаясь, стал переворачиваться набок, и снова молоток врезался в его тело, определенно метя во внутренние органы. Боль, разрывавшая на части не давала ни двинуться, ни вздохнуть, сил не было даже на крик. Цудзуки молча свернулся клубком, перед глазами все потемнело и поплыло, рот был заполнен вязкой кровью. Он попытался подняться, опираясь на руки и колени. Его рвало темной, бурой кровью, заливая ею руки. Молоток ударил сверху по позвоночнику между лопаток. Цудзуки снова рухнул на пол. Еще несколько раз бита обрушилась на ребра. В глазах темнота, в висках работает паровой молот, во рту соленый металлический вкус. Все плывет, все качается... Это снова обморок...
Орана подняла руку.
- Хватит. Нести его некому, а еще немного и идти сам он не сможет.
Раб снова вывернул тонкие запястья. Цудзуки пришел в себя. Руки выкручены за спину и связаны. Тело как будто онемело, но и сквозь онемелость проступает боль. Каждый вздох дается с трудом - яростно протестуют, кажется сломанные, ребра.
Его подняли за веревку, стягивающую руки. Суставы плечей вывернулись - Цудзуки закусил губы, чтобы не кричать.
Синигами сильным толчком выкинули из камеры во двор крепости и привязали в колонну таких же скрученных людей. У некоторый на лицах были видны свежие кровоподтеки. Женщина и трое рабов погнали колонну с пригорка вниз, подбадривая отстающих кнутом. Пребывание на Остров Безымянных началось.
* * *
Цуруко Ямакита вошла в свой кабинет и, подойдя к раковине на стене, начала умываться. Потом критически осмотрела себя в зеркало. Это на сцене она выглядела Королевой, а сейчас из зазеркалья на Цуруко глядела обычная женщина с уставшим лицом, выглядевшая если не старше, то уж ни на йоту не моложе своих 28 лет. Она достала щетку и медленно провела по белым как снег длинным волосам.
Шевелиться ей особо не хотелось, домой ехать тем более. Ложиться спать, казалось слишком банальным. Можно было, конечно, позвонить Ории. Он тоже, скорее всего, еще не спит - КоКакиРю подразумевает ночную работу. Цуруко уже подняла трубку, но вспомнила, в каком минусе в очередной раз находится счет ее клуба, и после некоторых колебаний поставила телефон на место.
Значит, остается заняться непосредственно полезной деятельностью. "Магия мысли требует постоянной тренировки" - вспомнила она одного из Магистров. Цуруко по одному проделала все необходимые мысленные пассы: начиная от открытия внутреннего ока и заканчивая переустановкой защитного экрана. Теперь по идее надо бы залезть в чьи-нибудь мысли. Она быстро просканировала первый этаж помещения. За барной стойкой все еще стоял Есико, однако, в его голову ей лезть не хотелось. Она уже один раз пробежалась по мыслям этого внешне скромного паренька, осталась довольна увиденным, но больше желания попадать туда у нее не было.
Цуруко подошла к окну, увидела какого-то забулдыгу, мочащегося у стены. Перебрала его мысли - тоже ничего интересного, зато теперь с упражнениями покончено и можно воспользоваться самой дешевой беспроводной связью.
"Прием. Прием. Доктор Кадзутака, отзовитесь. Говорит радиостанция SOS. Повторяю: радиостанция SOS. Выступает специалист, по проблеме спасения наличествующих душ. Вердикт и метеопрогноз в одном флаконе: вашу душу, доктор Мураки, спасти уже невозможно".
"Хватит паясничать, Цуруко."
Та улыбнулась: даже в мысленном общении Мураки она бы узнала из тысячи.
"Как живешь? У тебя все в порядке?"
"Здесь дел еще дня на три, но я думаю, что все удастся."
"Еще бы не удалось. Тебе, Мураки, всегда все удается."
"Бесспорно"
Губы Цуруко снова раздвинулись в улыбке: любимое словечко Мураки. Самоуверенное, но довольно справедливое. Во всяком случае, на памяти Цуруко спорить с Мураки никто не решался. Она не в счет - шутам всегда многое позволяется.
"Самоуверенный пижон. Я имела в виду, что если тебе это удавалось в прошлые четыре раза, почему должно не удастся сейчас"
"Действительно, почему?"
"Ты невыносим"
В ответ пришла какая-то нечеткая мысленная волна. Нечто среднее между "Стараюсь" и "Благодарю". И вполне отчетливое саркастическое хмыканье.
"Как вам не стыдно, Мураки! Я немедленно пожалуюсь на вас гувернантке!"
Ответ большой информационной ценности не представлял.
Мысленный контакт давно был разомкнут, а Цуруко все еще улыбалась. Надо не забыть позвонить завтра Ории и сообщить ему о состоянии дел их общего знакомого.
Этот разговор приподнял Цуруко настроение и даже сподвиг продолжить тренировку, повторив все пассы еще раз. В Девятом Магистрате ее учили упражнять свои силы на изначально непробиваемых блоках. Один из самых непробиваемых был Остров Неназванных. Если смотреть внутренним зрением, то на фоне различных мерцающих точек человеческих мыслей, Остров был окутан сплошной чернотой. Если пытаться пробить эту черноту, ощущение было такое, будто с разбегу врезаешься в стену.
Цуруко проделала упражнение "разбег - стенка" три раза и хотела уже остановиться, но все же "разбежалась" еще раз. Что произошло, она толком не поняла. Ее будто потянуло куда-то через темень, чьи-то горящие глаза и сверкающие молнии.
Она открыла внутреннее зрение и через туманную дымку, но все же достаточно четко разглядела все предметы. Сомнений быть не могло: через какую-то случайную помеху в броне, она попала на Остров Безымянных.
Цуруко старалась заметить как можно больше, не уверенная, сколько продержится связь, и вдруг ахнула, не веря своим глазам.
* * *
Цудзуки не знал, сколько времени он уже провел на этом Острове. Все происходящее запечатлевалось в его памяти, как ночной кошмар, от которого ему никак не удавалось проснуться. В камере их приковали к стенам длинными цепями за шею и правую руку. Цудзуки насчитал пятнадцать сокамерников, но никто не знал японского, а Цудзуки не мог понять их. Таким образом, он оказался в еще более страшном положении, чем остальные приговоренные. Те, по крайней мере, могли поговорить друг с другом, и, хотя судя по их интонациям ни о чем веселом они не беседовали, это кое-как поддерживало их разум, не давая ему окончательно капитулировать перед надвигающимся безумием. Цудзуки сходил с ума от одиночества.
Среди заключенных было две совсем маленьких девочки, каждой не больше 10 лет, одетых такие же простые белые платья, что и женщина, читавшая приговор (теперь Цудзуки уже не сомневался, что это был приговор. Причем смертный). Они почти все время сидели молча, как прибитые грозой птички, и изредка плакали.
Мужчина и женщина, оба высокие, стройные, темноволосые и загорелые помногу и оживленно беседовали, сидя напротив синигами. Высокие и чистые их голоса звучали как-то странно, почти истерически. Время от времени женщина содрогалась всем телом, будто вспоминала что-то неприятное, и разговор их замолкал, чтобы через несколько часов начаться вновь. И иногда в камере слышался даже звонкий, как бренчание мониста, смех женщины.
Еще пятеро человек, две женщины и три мужчины все необыкновенной красоты, сидели, преимущественно не издавая ни звука, глядя прекрасными, но совершенно безжизненными глазами в одну точку.
Последние шестеро (из них одна женщина) все были обладателями простых грубоватых лиц и безыскусных манер. Громко хохотали и так же громко ругались (по мнению Цудзуки). С откровенным интересом рассматривали его и кричали что-то тюремщикам.
Цудзуки охватила какая-то апатия. Даже боль постоянно сопутствующая ему в эти дни не могла вывести его из этого состояния. Регенерация не действовала, раны почти не заживали, а особенно ему мешали сломанные ребра, из-за которых каждый вздох казался глотком расплавленного металла. Все силы, данные ему как синигами или же "непонятной" врожденной природы были крепко-накрепко заперты в сильнейшем блоке. Даже шикигами вызвать он не мог. Полная беспомощность. Но главное он все время ощущал темную мощь, постоянно давящую на него с невообразимой силой. Она не давала ни думать, ни спать, ни сосредоточится на чем-либо, ослепляя подобно белому огню шаровой молнии.
Шестнадцати заключенным не так уж долго пришлось делить камеру. Цудзуки с трудом отсчитывал сутки - спать от боли и постоянного ослепления жуткой силой он практически не мог, темные ночи незаметно переходили в мутный морок нечеткого дня, длившегося несколько часов и так же незаметно переходившего в темноту - приходилось ориентироваться на количество приемов пищи. Раз в день кто-нибудь из охраны (или скорее из обслуги - какая нужда стеречь их в этом месте) приносил порцию еды и немного воды. Еда была довольно сытная, но Цудзуки в основном глотал, не ощущая вкуса, просто из сознания, что надо, в конце концов, есть. К тому же постоянно преследовала головная боль и тошнота - ему уже приходило в голову, что удар о каменную стену не прошел даром, хотя какая теперь разница?
Прошло дня два с того момента, как колонну людей пригнали в эту камеру. Тишина обычно стоящая за стенами тюрьмы вдруг разорвалась. Послышались отчаянные крики, вначале Цудзуки послышалось в них горе и страдание, но чем больше он вслушивался, тем отчетливее понимал: крики эти - приветственные. Из общей массы голосов постепенно вырвался один какой-то клич, довольно отчетливый, даже отрывистый, но воспроизвести его Цудзуки бы не смог. Он гремел, подхваченный множеством голосов. И внезапно стих, будто мгновенно удушенный.
Тишина стала еще более гробовой чем обычно, и Цудзуки почувствовал, как его начала бить сильная нервная дрожь. Внезапно раздалось какое-то бормотание, так неожиданно и так близко, что он вздрогнул. Одна из девчушек, по-прежнему сидя с закрытыми глазами, цедила что-то сквозь зубы. Ее помертвевшие губы были сизого цвета, между ними виднелся кончик языка. Странные шепчущие звуки вырывались словно не из ее рта. Впечатление было ужасающим. Потом девочка засмеялась, грубым низким хохотом. Все отпрянули от нее в ужасе.
Резкий высокий голос разрушил ощущение страха. Смуглая женщина что-то быстро-быстро говорила частой скороговоркой, чуть поворачиваясь к окну. Ее торопливый говор успокаивал, что-то доказывая. Она рассмеялась, но не жутким хохотом, а звеняще-заливистым смехом. Девчушка робко улыбнулась в ответ.
И снова в камере повисла тишина.
На рассвете, что-то разбудило Цудзуки. Он, во всяком случае, думал, что сейчас рассвет - часы его здесь не работали. Сначала он не понял, почему проснулся, решил, что либо начал задыхаться в ошейнике, либо неудачно повернулся на сломанные ребра. Вдруг синигами услышал пение. Звук долгий, протяжный, исполненный скорби повис в воздухе. Напевное невнятное бормотание, похожее на вчерашний припадок девочки, становилось все громче, громче, доходило до предела, и снова раздавался страдальческий полустон-полупение.
Заключенные проснулись. Цудзуки заметил, как все они подавлены - не было уже ни разговоров, ни смеха. Тоскливая песнь длилась весь день. Временами Цудзуки удавалось задремать, но ощущение близкой опасности не давало ему расслабиться, и по прошествии нескольких минут вырывало из сна.
Пение оборвалось с началом ночи. Повисшая тишина производила еще более зловещее впечатление. Ожидание чего-то ужасного сводило с ума.
Дверь камеры резко распахнулась. Двое охранников с факелами и женщина в черном плаще вошли, ни на кого не глядя. Женщина махнула головой и взяла факел из рук сопровождающего ее мужчины. Тот подошел к одной из девочек, снял с нее цепи и, крепко держа за руки, повел к выходу. На полдороги она обернулась и крикнула:
- Хашгара!
Четырнадцать заключенных ответили ей сдержанным ропотом. У Цудзуки в горле так пересохло, что даже если бы он хотел что-нибудь сказать, то не смог бы.
Цудзуки, сидевший прямо под окном, встал и выглянул в темноту ночи. Все пространство перед тюрьмой было заполнено людьми и факелами. Посередине был начертан круг, отдаленно похожий на пентаграмму. На возвышении в стороне стояло три кресла-трона. На одном сидела женщина в таком же черном плаще, как и у тех, кого уже приходилось видеть Цудзуки. На другом - мужчина в одеждах серебристого цвета со светлыми волосами, рассыпанными по плечам. Средний трон пустовал.
Толпа взорвалась яростно-приветственными криками. Стражники тащили девочку, и ее белое платье было хорошо видно в сумерках. Ее повернули на запад, где нечетко вырисовывались очертания огромного здания, похожего на храм. Потом женщина на троне сделала знак, и малышку повели в центр круга. Внезапно Цудзуки понял, что вот-вот произойдет и зачем нужна круг, собирающий энергию.
Он попытался отпрянуть от окна, не желая видеть расправу, но сделать это достаточно быстро, будучи закованным в цепи, не мог и увидел вполне достаточно. Невыносимый крик боли полоснул его, окрасившееся алым платьице колыхалось в такт судорогам агонии извивающегося под ударами магической мощи тела.
Цудзуки рухнул на пол, пытаясь заткнуть уши, чтобы не слышать криков нечеловеческой боли, но они все равно доходили до его мозга, обжигая хуже каленого железа. Крики то стихали, то вновь возобновлялись, и Цудзуки мерещилось, что он слышит треск ломаемых костей. Сколько длился этот кошмар? не меньше нескольких часов. Иногда Цудзуки казалось, что он оглох, иногда - что сошел с ума, а сознание подсказывало, что если еще не сошел, то неизбежно сойдет. И очень скоро. Гораздо скорее, чем его самого поволокут в круг.
Наконец крики замолчали. Какое-то время стояла тишина, а потом многоголосый ликующий рев толпы означил конец казни. И будто в ответ на него весь Остров ощутимо вздрогнул от подземного толчка. В молчании камеры еле слышно прошептала подружка погибшей:
- Хашгара, Ирвлен...
Цудзуки провалился в черный сон, напоминающий беспамятство, не успев даже услышать, как возобновилось пение-бормотание...
Кошмарные дни потянулись дальше. Теперь отсчет шел не на тарелки еды, а на жертвы, которые одна за другой уходили в последний путь с робким "хашгара" на губах. И даже Цудзуки уже понимал его смысл. It's good-bye.
Наученный горьким опытом синигами к окну старался больше не подходить, но все пять чувств сейчас приносили ему только страдание. Как он ни старался, спрятаться от собственного воображения, услужливо подкидывающего самые жуткие картины, не получалось.
Некоторым удавалось даже спать под страдальческие крики пытаемых, но Цудзуки не мог уснуть ни под крики, ни под песни. От боли, голода, жажды и бесконечного ужаса в нем уже не оставалось места ни для ощущений, ни для мыслей. Один лишь раз свежая мысль позволила его мозгу немного скинуть пелену тумана. Это была мысль о его друзьях. Что с ними, спаслись или сейчас так же сидят где-нибудь и ждут смерти? Цудзуки мог только надеяться. "Хоть бы с ними все было в порядке. Хисока не вынесет такого заключения, ведь ему как эмпату придется умирать с каждым приговоренным".
Тринадцать человек вышли из камеры, тринадцать подземных толчков сопроводили их смерть, тринадцать раз кто-нибудь в камере, обращаясь к только что умершему, говорил: "хашгара". И Цудзуки с печалью думал иногда, что с ним и попрощаться-то будет некому - он по-прежнему ощущал себя заключенным в сумасшедший дом, день и ночь слушая неясные слова на непонятном языке.
Тринадцатой увели девушку со звонким как бубен смехом. Она не кричала во время казни. Только смеялась. Но этот заливистый смех ее пугал сейчас Цудзуки. Он звенел-звенел, не смолкая ни на секунду.
Их осталось в камере трое. Кроме Цудзуки еще женщина и мужчина из шестерых простых крепко скроенных людей.
После тринадцатого толчка, возвестившего о смерти девушки, Цудзуки, кажется, все-таки заснул. Да так, что не проснулся ни от пения, ни от прихода охраны, ни от тихого, но рокового: "хашгара". Когда он проснулся, их было двое: женщину уже увели.
Ночь и день прошли в кошмаре, который уже начал становиться обыденностью. Четырнадцатый раз дрогнул Остров.
Одно время Цудзуки казалось, что рано или поздно он будет готов отдать все, только бы его увели следующим и избавили от невыносимого ожидания. Теперь их было в камере двое, и одного из них заберут с заходом солнца.
- Хэ-хой - негромко сказал мужчина, сидящий напротив Цудзуки. Синигами удивленно на него посмотрел, до этого времени никто не прилагал ни малейших усилий, чтобы заговорить с ним.
- Шатхар - ткнул себя в грудь мужчина. Через мгновенье Цудзуки понял, чего от него хотят.
- Цудзуки - в свою очередь представился он.
Мужчина кивнул, на его обветренном лице появился проблеск улыбки.
- Ухем хит хашгара? - слова по-прежнему непонятные, но болезненно обострившаяся интуиция спасает.
- Да. - Наклонил голову Цудзуки - Оставшийся скажет хашгара другому, Шатхар.
Мужчина быстро закивал, улыбаясь так радостно, что Цудзуки даже стало не по себе.
Неотвратимо наступал вечер. От нервного напряжения Цудзуки била крупная дрожь. Когда дверь, лязгнув, открылась, он едва не вскрикнул не столько от ужаса, сколько от неожиданности.
Увели Шатхара, едва успевшего выкрикнуть положенное. Цудзуки остался один. Какой-то бес гнал его к окну, он сопротивлялся изо всех сил, но глядеть на пустые стены с лежащими металлическими змеями цепей с наручниками было выше его сил. Он подошел к окну.
"Я не буду смотреть. Я не буду смотреть. Я не буду смотреть" - как заклинание повторял он раз за разом. Он действительно не стал смотреть на казнь, лишь мельком увидел что-то красное извивающееся на черной земле.
Он заставил себя смотреть дальше, не на круг - место казни. Он смотрел на троны, недоумевая, почему один из них пустует, видел женщину, с садистским вниманием наблюдающую за пытками, на красивого мужчину, сидевшего со скучающим видом. На фоне неба, еще расцвеченного последним светом кровавого заката, он видел колоссального размера темную махину Храма. Наверное, именно там они поклоняются своим Богам... Безымянным Богам.
Цудзуки долго-долго любовался этим закатом, судя по всему последним, который он увидит. А что его, недочеловека, ждет потом? Даже не вечность. Говорят, даже после смерти душам с Острова Неназванных не исчезнуть.
Интересно, его друзья знают, в какую заварушку он попал? Видимо, нет, иначе попытались бы что-нибудь сделать. Или, может быть, они и попытались? От этой мысли его бросило в жар. Хоть бы с ними все было хорошо.
А враги знают? Мураки, в первую очередь? "Перестань," - одернул себя Цудзуки, - "почему ты все время лишь о нем и думаешь? Ему ни до кого нет никакого дела, а до тебя тем более. Он только порадуется." Верилось с трудом. Цудзуки вздохнул: ну почему, почему мысли о Мураки так прочно поселились у него в голове? Даже в серости бездумия где-то подспудно шевелится образ изящного доктора Кадзутаки, и образ этот, как ни странно не пугает, а совсем-совсем наоборот - от него теплеет где-то глубоко внутри, ближе к сердцу.

Что ж, возможно, ему удастся поспать, в ожидании следующего заката. И, может быть, (почему нет?) ему приснится сон, из тех снов, вспоминая о которых неизменно краснеешь, но иногда, допустим по вечерам, когда ложишься спать, приятно перебирать в памяти каждую их мелочь, каждую деталь.
Вопль внизу привлек его внимание. Казнь окончена. Камера содрогнулась. От усталости у Цудзуки подгибаются ноги. Светает. Он простоял вот так вот всю ночь.
- Хашгара, Шатхар, - прошептал Цудзуки, глядя, как медленно выкатывает бледно-мутное больное солнце, положил подбородок на сложенные в прорези окна руки. И почувствовал, как по щеке впервые за все пребывание на Остров катится мокрая соленая капля.
Никогда за все страшное время здесь он не чувствовал себя настолько одиноким как в тот день, когда ждал заката, который теперь уже точно положит всему конец.
Цудзуки казалось, что кто-то с явными садистскими наклонностями растянул часы, и теперь в каждом из них не шестьдесят, а все двести сорок минут. День длился и длился. Цудзуки думал, что прошла уже вечность, а солнечный диск еще и не перевалил через полуденный рубеж. Но вот, наконец, белесое зимнее солнце отметилось в зените, и будто сойдя с ума мячиком покатилось к западу, не тратя уже на час больше пяти минут. Даже нестихающее заунывное пение имело теперь темп самого отвязного рэпа. Закат неуклонно приближался.
Прошло, казалось, не более получаса от полудня, а низкое зимнее небо уже висело окровавленное закатом.
Дверь с лязганьем открылась. С синигами сняли душащий ошейник ("нет худа без добра" и вывели во двор. Все тело сотрясала дрожь от нервного напряжения и холода. Падал мелкий снежок. Огромная масса людей все в черных плащах с накинутыми на головы капюшонами стояла вокруг лобного места. Увидев Цудзуки, они закричали какой-то призыв. И снова повисла звенящая тишина.
Грубые руки, крепко сжимающие плечи, толкнули вперед по направлению к тронам. Цудзуки пошатнулся, но удержался на ногах и посмотрел наверх. Женщина в черном плаще выглядела так, будто сидение было утыкано гвоздями. Очень худая, что называется, кожа и кости, с желтовато-восковой кожей натянутой на череп, с узкими поджатыми губами, она сидела на роскошном троне, напряженно выпрямившись, и была похожа на растрепанную ворону.
Мужчина, напротив, почти вольготно раскинулся и выглядел скучающим до смерти. На нем была одета кольчуга из тускло-серебристого металла, а по ней рассыпались чуть вьющиеся пряди светло-золотых волос. Черты его лица можно было, пожалуй, назвать красивыми, но что-то в них внушало страх. Бледно-голубые слегка раскосые глаза не имели ни зрачков, ни белков и рассеяно оглядывали окружающий мир. Этот необычный взгляд небрежно скользнул по Цудзуки и тут же снова вернулся к синигами, но уже с большим вниманием.
Женщина подняла руку и, обратив ее к Цудзуки тыльной стороной ладони, провела над головой юноши. Движения ее были заученными и машинальными, было видно, что никаких сил она в этот момент не прикладывает, да и вообще делает эту проверку только ради порядка, не ожидая от нее ничего особенного.
У синигами возникло ощущение, что его зацепили крючком и сильно дернули. Он снова пошатнулся, но устоял, чувствуя, как из него вырывается импульс неудержимой силы. Пламенеющее сияние вспыхнуло на мгновенье вокруг юноши и тут же взвилось вверх, оставляя за собой в темном небе горящий след. И мгновеньем позже, когда отсвет потонул в другом, зеленоватом, свечении, у Цудзуки появилось странное ощущение, что за ним, кроме сотни пар глаз из-под капюшонов, наблюдают другие, невидимые, глаза.
Стоящие испуганно отпрянули от Цудзуки и стали исподтишка переглядываться - такого в программе явно не значилось.
Мужчина с женщиной на тронах некоторое время просто смотрели на Цудзуки, а потом начали что-то обсуждать вполголоса, наклонившись над средним, пустым, троном. Женщина отрицательно качала головой, но мужчина с жесткой усмешкой на лице продолжал говорить. Видимо, его мнение играло более важную роль, потому что в итоге женщина раздраженно пожала узкими плечами и что-то каркнула стоящей у трона фигуре, в которой Цудзуки узнал зачитывавшую приговор. Та поспешно поклонилась и растворилась в темноте.
- Подойди поближе, - раздался глубокий голос мужчины. Цудзуки так удивился, услышав японскую речь, что забыл даже обрадоваться, - силы, идущие от тебя говорят о том, что ты не человек... Ты синигами, дух смерти, так?
Цудзуки открыл рот, но сказать ему ничего не дали. Высоким верещащим голосом заговорила женщина:
- Он не синигами. Во всяком случае, не только синигами, в нем смешанная кровь, и его силы очень велики... слишком велики...
- Тем лучше, разве не так? - прищурился мужчина.
Женщина что-то сказала ему на незнакомом Цудзуки языке. Синигами никак не мог отогнать от себя мысль о том, что сейчас решается его судьба, а он решительно ничего не может сделать.
Мужчина на троне задумался, потом кивнул и подал знак стоящим за Цудзуки охранникам. Юноша почувствовал тяжелый удар, обрушившийся на голову, в глазах все окрасилось красным, и земля вдруг качнулась вверх и врезалась в Цудзуки.
* * *
Цуруко заставила себя отойти от дымки, в которой тонул Остров. Каждый шаг назад к собственному телу давался ей с трудом, как будто она идет сквозь кисель. Однако чем дальше она отходила от Острова, тем легче и быстрее становились ее движения.
Женщина пришла в себя и медленно, не совсем уверено, открыла глаза. Она по-прежнему стояла у подоконника, небо над Токио было темным со сверкающими звездами.
Цуруко глубоко вздохнула и опустилась в кресло и закурила. Первым делом она проверила связь - здесь все было в порядке, тоненькая ниточка связывала ее разум с Островом. По идее оставлять такие ниточки нельзя - любой сильный мыслительный импульс случайно оказавшийся в ней может стоить телепату разума, но Цуруко решила рискнуть, не веря, что ей повезет во второй раз пробраться через защиту. В конце концов, может быть никакого сильного мысленного импульса еще и не будет…. Да и вообще любой человек, занимающийся оккультизмом, ставит на кон свой разум и свою жизнь. Кому-то в этом везет меньше, кому-то больше. Вот, например, Мураки...
Мысль о друге обожгла ее. Надо немедленно все сообщить Мураки. Во-первых, он совсем рядом с Охранной Полосой и оказаться на Острове сможет менее чем через полчаса, притом, что даже синигами потребуется больше полусуток. Во-вторых, он на Острове Неназванных уже бывал и смог вернуться оттуда живым. Ну а в-третьих, (Цуруко усмехнулась) этот мальчик с фиолетовыми глазами - территория Мураки, и будет справедливо, если он и станет разбираться с проблемами этого синигами, у которого вечно находятся приключения на собственную задницу.
Мураки бесспорно сможет вытащить Цудзуки оттуда - Цуруко видела, как ее друг и не такое проделывал. Конечно, Цудзуки на Острове - для Мураки новое условие в задаче, но уж кому как не Цуруко знать, насколько быстро Мураки приспосабливается к новым условиям.
Цуруко затушила сигарету, прикрыла глаза и стала пытаться связаться с Мураки.
* * *
Доктор Кадзутака сидел с ногами на скамейке в очень небольшом полуоткрытом катере. Дул обычный морской ветер, но он был не по-зимнему теплым и лишь слегка трогал нежную бледную кожу, играл с платиновыми прядями тонких шелковых волос и чуть теребил белый плащ.
С закрепленным рулем и парусом катер не требовал особого управления, описывая широкие круги вокруг второй охранной полосы Острова Безымянных. Эта конструкция, конечно, не могла быть использована на многолюдном пляже, как представляющая реальную опасность, но около обители Безымянных, Мураки никогда не встречал оживленного движения. Вообще-то, сколько раз он здесь ни бывал, единственным реальным видимым движением было его собственное.
Яростное хлопанье крыльев в воздухе отвлекло его внимание от толстого медицинского журнала. Прямо перед ним на палубу сел крупный ворон с иссиня-черными растрепанными крыльями. Мураки улыбнулся и тихо произнес:
"Птица ль ты, вещун постылый, иль слуга нечистой силы, -
... заброшен бурей или дьяволом сюда?
Отвечай: от мук спасенье обрету ли в некий день я,
В душу хлынет ли забвенье, словно мертвая вода,
И затянет рану сердца словно мертвая вода?"
Ворон покосился на Мураки с интересом, но ничего не ответил. Кадзутака, впрочем, на ответ и не рассчитывал. И только он опустил глаза назад к журнальной странице, как услышал вполне четкие слова: "Мураки... Мураки..." на какую-то тысячную долю секунды ему показалось, что это ворон все же собрался с мыслями. Потом он понял, что слова эти раздаются внутри его сознания. Значит, произошло что-то из ряда вон выходящее, если Цуруко не вызывала Мураки на связь, а просто отмела все барьеры, защищающие его мозг.
"Что случилось, Цуруко, в клубе пожар?"
"Хуже"
"У тебя побывала полиция нравов?"
"Еще хуже"
"Ты меня пугаешь", - Мураки достал тонкую сигарету и закурил: "тебе предложили нормальную работу? Нет? Тогда я сдаюсь."
"Твой Цудзуки находится на Острове Безымянных"
Повисло долгое молчание
"Мураки, я сказала, что..."
"Я слышал. Откуда ты это знаешь?"
Цуруко рассказала, откуда.
"Как тебе удалось проникнуть через блок?"
"Сама не знаю, Мураки. Я думаю, что импульс, посланный твоим Цудзуки, случайно совпал с моей попыткой. Такое возможно?"
"Думаю, да"
"А что там происходит на этом Острове? Мне показалось, что они собирались принести твоего синигами в жертву, но поняли, что он смешанной крови и передумали."
"Полагаю, что так и было. Ты слышала что-нибудь?"
"Нет, звуков не было, только картинка и кое-какие воспоминания, да и то нечеткие. Я, к примеру, знаю, что там пытали и убили пятнадцать человек, и шестнадцатым должны был быть Цудзуки, но не имею ни малейшего понятия о том, как этот твой Цудзуки туда попал. Они всегда устраивают такие масштабные жертвоприношения?"
"Думаю, пришло время начать искать новую Поглощенную - четыре года прошло. Шестнадцать жертв - по четыре за каждый год без Поглощенной."
"А третий трон..?"
"...для духа Поглощенной."
"Эта женщина на одном из тронов…?"
"Думаю, Жрица Храма - вечная соперница Поглощенной в борьбе за власть"
"А мужчина? Это Король-Бог?"
"Наверное. Я никогда не видел его"
"Твой Цудзуки, по-моему, не совсем в своем уме, раз оказался там"
"Бесспорно. Хотя я не думаю, что он попал туда по собственной воле. Ты сможешь снова связаться с Островом?"
"Думаю, да. Я оставила ниточку-связь"
"Это очень опасно, Цуруко..."
"Я тебе все это сообщила не для того, чтобы ты прочитал мне лекцию о безопасности телепатических каналов"
"Вот как? А для чего?" - Мураки затянулся и стряхнул пепел с сигареты
"Да так, знаешь, по мелочи!" - саркастически заметила Цуруко: "решила дать знать, что, если ты хочешь сыграть роль спасителя глупых детей, то тебе лучше поторопиться"
"Спасибо."
"Ты поможешь ему?"
Мураки снова глубоко затянулся и потушил сигарету.
"Нет."
"Почему?"
"У меня нет желания иметь дело с Безымянными. Цудзуки ввязался в эту игру - пусть сам и выпутывается"
"Да... но..."- Цуруко невольно растерялась. Ей казалось, что Мураки будет не против пообщаться с хорошеньким синигами на нейтральной территории: "ладно... Тебе виднее... Я думаю, что смогу связаться с кем-нибудь из Энма-чо..."
"Нет" - быстро сказал Мураки.
"По...почему?" - на этот она действительно растерялась. Мураки промолчал. Теперь Цуруко уже всерьез забеспокоилась: "Мураки, если не хочешь его спасать - это твое дело, но за что ты вообще лишаешь его шанса на спасение?"
"Нет у него никакого шанса, Цуруко. А синигами хватит глупости попытаться."
"С каких это пор тебя волнует судьба синигами?" Мураки молчал: "ладно, как знаешь. Ты - главный. Надеюсь, только ты знаешь, что делаешь"
"Я тоже надеюсь"
Связь была разомкнута, а Мураки все никак не мог вернуться к журналу. Он и сам не мог бы объяснить, зачем все это сделал. Он не хотел ехать на Острова сам. Но почему не позволить другим попробовать помочь? Не волнуется же он за судьбы синигами Энма-чо? Нет. Единственным приемлемым объяснением было, что он сознательно обрекает Цудзуки на смерть. Но, положив руку на сердце, Мураки был готов поклясться, что не желает ему смерти. По крайней мере, такой. Мураки достал новую сигарету из пачки, вспышка серебряной зажигалки осветила его тонкий профиль и длинные черные ресницы, опущенные вниз. Такой смерти... Что сделают с синигами во имя Безымянных Богов?
Он устроился поудобнее на скамейке, и решительно заново открыл журнал. Однако мысли его были далеки от новой статьи по микрохирургии.
* * *
- Мураки, Верховный Магистр просит вас прийти в Озерный садик.
- Спасибо, господин учитель - поклонился юноша, легко слезая с подоконника, и Магистр Песнопений одобрительно скользнул взглядом по стройной изящной фигуре.
- На твоем месте, Мураки, я сделала бы вид, что меня здесь нету.
- Я не могу, Цуруко. Кейшер прекрасно знает, что я - здесь.
- Ну как знаешь. Ты - главный. Только я надеюсь, ты не станешь возражать, если мы с Орией, совершенно случайно, ясно дело, прогуляемся в ту же сторону.
- Зачем? - напрямик спросил Мураки, приводя одежду в порядок.
- Безо всякой особой причины. - Пожала плечами Цуруко - просто мне кажется, будет лучше, если кто-нибудь увидит, как ты заходишь в этот самый Озерный Садик. И выходишь оттуда, если ты понимаешь мою мысль.
- Сомневаюсь, что Кейшер хочет убить меня собственными руками - это вышло из моды.
- Лучше подстраховаться.
Мураки заколебался.
- Н-да. Что ж... пусть так.
- Поторопись. Не хорошо заставлять Верховного Магистра ждать, - коротко сказал Ория.
- Я смотрю, вы пришли все втроем... - хмуро заметил Кейшер. Если он и желал им доброго вечера, то успешно это скрыл. - Какая нежная дружба... Ничто не может разлучить... даже то, что вашего друга приглашают на встречу, а вас туда никто не зовет... - он уничтожающе посмотрел на девушку, но смутить Цуруко было делом нелегким, так что взгляд его пропал впустую, - я хотел поговорить с вами, Кадзутака, о полученной вами степени.
- Но я еще не получил степени, - удивился Мураки.
- Именно об этом я и хотел поговорить. Вы, Кадзутака, единственный из всех учеников вашего возраста не выполнили еще задания Магистрата и не получили необходимой выпускной степени. И это притом, что у вас один из самых высоких суммарных баллов за всю историю существования Девятого Магистрата. Хочу признаться, что меня это безмерно удивляет.
Мураки из всех сил сжал кулаки, глубоко вонзив длинные острые ногти в ладонь. Не надо обращать на это внимание. Не надо обращать внимание на хорошо разыгранное удивление, как будто Кейшер не знает, что Мураки вернулся в Магистрат, после того, как в больнице ему заново собрали половину костей - последствие автомобильной аварии. После того как похоронил свою невесту. После того как получил совершенно новые непонятные до конца и пугающие силы. После того как едва не погиб Ория.
- Я готов получить и выполнить любое задание, господин Верховный Магистр.
- Очень хорошо. Мне тоже кажется, что ждать дольше уже не имеет смысла. У меня как раз есть подходящее задание для вашего посвящения, Кадзутака. Вы слышали про Острова Безымянных?
- Только то, что и другие. Остров - остаток древнего материка. Лежит на севере, не в составе, но недалеко от затерянного архипелага. Вместилище древних Богов, не имеющих имен. На Острове храм, живут множество жрецов и жриц. На архипелаге этим Безымянным Богам поклоняются. Когда-то храм был безмерно Богат, теперь нет. Конкурируют, но не слишком остро с Королем-Богом. Безымянные собственных тел не имеют, все свое воплощение осуществляют через Поглощенную - главную жрицу с отнятым Именем.
- Хорошо. А про нож Неназванных?
- Уменьшенный аналог меча Неназванных. Роднит Поглощенную с Безымянными Богами.
- Очень хорошо. Привезите его.
- Кого, простите? - расширил серые глаза Мураки.
- Нож Неназванных, - спокойно сказал Кейшер, глядя на окаменевших от удивления молодых людей.
- Вы не можете отдать такой приказ! - вспыхнула Цуруко, - никто еще не возвращался с Острова Безымянных!
- Кто из нас верховный магистр, назначающий задания для посвящения, госпожа Ямакита? Вы или я?
Цуруко дернулась, но Ория крепко сжал ее руку.
- Вы.
-Ах, правда? - саркастически рассмеялся Кейшер - а я было подумал, что совсем наоборот. Кадзутака, вы слышали мое задание. Ответ дадите утром, как требует обычай. Ступайте.
Они трое вышли в полном молчании. Только Цуруко, сантиментов не любившая, вполголоса сыпала отборную брань в адрес Верховного Магистра.
- У тебя есть право отказаться и потребовать другое задание, - тихо сказала девушка, когда они пришли в библиотеку.
- Этим правом никто не пользовался уже триста лет, - возразил Ория.
- Все равно, его никто не отменял.
- Я думаю, что Кейшер на это и рассчитывает, - подал голос Мураки, - вряд ли он всерьез желает, чтобы я поехал на Острова Безымянных. Скорее надеется, что я попрошу заменить мне задание. Мне очень не хочется уступать такому давлению.
- А умереть в двадцать четыре года тебе хочется?! - взвилась Цуруко, - никто еще не выбирался с Острова живым!
- Это не совсем так. - Подал голос Ория, - Такии удалось вернуться с Острова.
- Такия умер через полтора месяца после возвращения!
- Это могла быть случайность - тихо сказал Ория.
- Ты сам-то в это веришь? - резко бросила Цуруко. Ория промолчал. - Я согласна, что для посвящения следует приложить все свои силы, но это не значит, что надо бросаться выполнять заведомо невозможное задание только потому, что Кейшеру вожжей между шаров заехали! Надо отказаться, - она посмотрела на Мураки.
Тот рассеянно курил, глядя в окно. Потом повернулся к Ории.
- А ты тоже считаешь, что мне надо отказаться?
- Сердцем - да, считаю, - медленно произнес он - но разумом понимаю, что мы с Цуруко хотим только, чтобы ты был счастлив. А тебе для этого надо поступить так, как велит тебе честь.
Цуруко открыла было рот, но передумала и кивнула:
- Только когда будешь слушать старушку-честь, не забудь, пожалуйста, сладкий мой, что на свете есть, по крайней мере, два человека, которые очень расстроятся, если ты не вернешься.
Мураки пообещал помнить. Остаток дня он провел в библиотеке, читая все подряд, где хоть как-либо упоминался Острова Безымянных. И чем больше он это все читал, тем сильнее уверялся в том, что подозревал с самого начала - ехать на Острова это самоубийство. Оставался только один вариант: завтра при всех девяти магистрах заявить об отказе от этого задания и просить о замене. Это будет самым правильным. Только куда деть собственную гордость?
Когда Мураки шел спать, он все еще не знал, что сделает завтра. Но проснулся с уже принятым решением.
*

прода в комментах